Читаем без скачивания В двух шагах от солнца [Сборник] - Алексей Притуляк

А небеса тяжелы.

In the death car

Он подобрал её на объездной — маленькую, промокшую, неуютно нахохлившуюся несмышлёным воронёнком под унылой сентябрьской моросью.

— Привет, — бросил, наблюдая, как она садится рядом, пропахшая вечерним дождём и дорогой. И ещё, кажется, алкоголем немного. С её черных волос, сбившихся в обиженные пряди, стекало и капало.

— Привет, — неуверенно улыбнулась она. — Я тут тебе намочу немного?

— Только немного, — кивнул он, выезжая с обочины на дорогу. — Куда едем?

Она недолго посмотрела на дождевую сыпь в свете фар, застилающую всё впереди, отрывающую их от мира. Пожала плечами.

— Куда хочешь.

— О! — улыбнулся он. — Как редко приходится слышать такие слова от одиноких промокших девушек. Слишком редко, чтобы этот мир не казалось старым хмурым задротом, не знающим, куда и зачем он едет… Извини.

Она снова пожала плечами, всё пытаясь так пристроить свои локоны, чтобы с них не текло за воротник чёрной блузки под чёрной же джинсовой курточкой. Чёрная сумочка на плече. Чёрные джинсы. Ах!..

А она, вся, казалось бы, отдавшись своей причёске, то и дело бросала осторожные взгляды на его настойчиво равнодушный профиль, на галстук поверх белой рубашки, проглядывающей в отвороты плаща. И кажется, улыбалась одними глазами.

— Куришь? — поинтересовался он, доставая из бардачка пачку «Мальборо».

— Нет, — помотала она головой, обдав его щёку десятком мелких, колких и пахучих брызг. — Ой… прости. А ты кури, если хочешь, я нормально переношу.

Щёлкнула зажигалка. Его ноздри раздулись. С лёгким «пых — х» выпорхнул между тонких губ сизый клуб дыма. А фары выхватывали из темноты чахнущие вдоль дороги простуженные вётлы. Где‑то в небе, слабым намёком на самое себя, проглядывала иногда полная луна. Скоро кончится дождь…

— Хорошая у тебя машинка, — оглядев салон, сказала она, чтобы что‑нибудь сказать.

— Угу, — кивнул он. — Правда, она не моя.

— А — а… — понимающе кивнула она. — Жены…

— Угнал, — коротко пояснил он. — Полчаса назад.

— Ух ты! — неожиданно весело выдохнула она, поглядывая на него с откровенным любопытством. — Тебя, наверное, уже ищут?

Он глубоко затянулся, молча пожал плечами.

— Наверняка, — улыбнулся, повернувшись к ней. — А ты что забыла на кольцевой, одна, на ночь глядя?

— Как здорово! — произнесла она, не ответив на его вопрос. — Нас будет преследовать полиция! С сиренами и этими… маячками! Вау!

— Любишь адреналин? — кивнул он утвердительно.

— Ты, похоже, тоже не прочь.

— И не боишься?

— Чего? Не я же угнала машину, — улыбнулась она. — Тем более, что ты всё равно уйдёшь от них.

— Уйду, — согласился он.

Объездная забирала влево, уводя вокруг коробок старого квартала на юг — к речному вокзалу.

— Романтично‑то как! — вздохнула она, поглядывая на него по — ребячески задорно. А чёрный и влажный локон упал вдоль виска. И глаза у неё были чёрные, влажные, с искорками, как звёздочки или брызги шампанского.

— А зачем тебе тачка? — поинтересовалась она, поглядывая на одинокий жёлтый глаз светофора впереди.

Он чуть сбавил газ перед светофором — ненужная сейчас привычка. Посмотрел на неё.

— Не могу в такую погоду сидеть дома. Когда такая… такая прелесть вокруг, когда дождь и осень и ночь, меня тянет поколесить по городу.

— Просто тянет, или конкретно на чужой машине?

— Без разницы, — усмехнулся он. — А почему ты не села назад? Отчаянная?

— Ты же открыл переднюю, — она заглянула ему в глаза. — Эй, ты что задумал, а?

— Как тебя зовут?

— Энджел. Что ты задумал?

— А меня — Марк. Не бойся, детка, не будет ничего такого, чего ты не захотела бы сама. Почитать тебе стихи?

— Кажется, я зря села в эту машину, — произнесла она то ли обречённо, то ли подзуживая его.

— Да всё нормально. Но я удивился, правда, когда тебя увидел… Ты разве не слышала про маньяка на тачке? Который подбирает голосующих девушек. Сейчас про него только и трындят по ящику.

Она покосилась на него, подтянула поближе к себе сумочку.

— А я слышала другое. Будто бы убивают водителей. Говорят, маньяк голосует на дороге, его подсаживают и… Ой, нет, нехорошая тема. Давай лучше стихи.

Он улыбнулся, вмял окурок в пепельницу, начал:

Осада горьких чувств, в порту — купцы с Востока,

И шквальные ветра, и мелкий дождь с утра,

И пенье водостока…

Вдруг резко обернулся, кажется, испугав её.

— Что? — спросила она встревоженно.

— Показалось, — бросил он. — К чёрту стихи.

— Ну и ладно, — вздохнула она. — К чёрту. Так куда мы едем, Марк?

— Да никуда. Поколесим ещё немного.

— А потом?

— Потом… — он потянулся за новой сигаретой.

— Прикури мне тоже, — попросила она.

Он протянул ей раскуренную сигарету. Попыхал второй, выпустил из ноздрей курчавые струйки дыма, посмотрел на неё, любуясь.

— Ты красивая, — произнёс одобрительно.

— Говорят, — кивнула она, неумело затягиваясь.

Мотор тихонько, неслышно почти, гудел. Достаточно, впрочем, громко, чтобы не слышно было шуршания дождя на крыше. Оседлал, паршивец, и едет. Он тоже, видимо, любит поколесить по городу. На чужой тачке.

Пронеслись навстречу фары очумелого странника, летящего куда‑то на скорости девяносто миль в час. Самоубийца…

И снова тишина.

— Что‑то полиция запаздывает, — сказала она.

— Пропажу могли ещё не обнаружить, — дёрнул он плечом. — В такую погоду немногие, мне кажется, способны думать о бренном.

— Наверное, — согласилась она.

— Так что же тебя занесло на дорогу, Энджел? Дождливой ночью, без зонта. С душою, выпившей немного.

— Совсем чуть — чуть, — улыбнулась она. — Один меланхолик высадил.

— А — а… твой парень? Поссорились?

— Мой парень? — взглянула на него чуть удивлённо. — Да нет. Подсадил один.

— Угу. А посреди дороги захотел расплаты.

— Захотел, — кивнула она.

— Не получил.

— Не — а. Так и ждёт, наверное… Ты не захочешь?

— Уже хочу. Обещаю, что не высажу тебя на дороге, если ты не платёжеспособна. Ты всё равно останешься здесь.

Усмехнулась, убирая докучливый локон за ухо. Вздохнула:

— Жаль.

— В смысле?

Не ответила. Потушила сигарету, помахала рукой, разгоняя облако дыма перед лицом.

— Всё‑таки это гадость, — кашлянула. — Курево.

Проплыл мимо речной вокзал, подсвечивающий темноту унылыми сонными фонарями в ожидании странноватых путешественников, решивших вдруг, посреди позднего вечера, прокатиться по реке. А ведь наверняка такие есть! Каких только нет, чего уж там… Столбы света от фонарей падали вниз и не могли долететь до земли — разносились дождевыми каплями, влажной пылью.

Он не поехал через мост, за которым — или ему показалось? — посверкивал злобным светляком и приближался красный маячок полицейской машины. Он повернул налево и направил «Порше» вдоль реки.

Река зябко жалась к берегам и морщилась от приставучего дождя. А дождь льнул к этой кокетливой прожжёной девке, корчащей из себя скромницу. Шептал, уговаривал, настаивал…

В роще, прикорнувшей чуть дальше, на том берегу, дремали, свернувшись калачиками под грибами, гномы и видели в порнографических снах Белоснежку. Завязав бороды узлом, они драли эту сучку по — одиночке и скопом. А Белоснежка кричала и билась под ними и прятала в траву похабную довольную улыбку. Шлюха!..

— Так что насчёт секса? — спросила она, прервав его мысли.

Он посмотрел на неё долгим задумчивым взглядом. Проводил глазами встречную машину. Спросил осторожно:

— Ты правда этого хочешь? Ты мне ничего не должна, детка.

Она порылась в сумочке. Достала зеркальце и помаду. Подкрасила губы, не торопясь, кокетливо — вопросительно поглядывая на него. Потом извлекла флакончик туалетной воды. Прыснула за одно ухо, за другое.

В салоне свежо и пряно, томно и интимно запахло скошенной травой.

— У — у-м — м, — потянул он носом. — Люблю этот запах. Была у меня одна девочка… она тоже пользовалась такими духами.

Помолчав минуту, добавил, улыбнувшись:

— Люблю смотреть, как девушки прихорашиваются. Какой‑то философ сказал, что есть три вещи, на которые можно смотреть бесконечно: как горит огонь, как струится вода, и… ещё что‑то там. На третьем я бы сказал: и как прихорашиваются девушки.

Она повернулась к нему, медленно приблизила своё лицо к его. Дыхание обожгло ему ухо, дрожью пробежало по нервам, сгустилось где‑то в животе и ручейком стекло в пах.

— Есть ещё одна вещь, — прошептала она. — Глаз не оторвать, до чего притягательная…

— Я знаю, о чём ты? — спросил он, вцепившись в руль так, что пальцы готовы были лопнуть в сочленениях и осыпаться на коврик прахом, дав волю «Порше» самому решать, в какую бездну броситься с головой. Голос его предательски дрогнул.